Я помню, как второго октября
Мы жгли костер в кустах под Барнаулом.
Садилось солнце. Генка над баулом
Уж хлопотал, о чем-то говоря.

 

Я не вникал. Сидел я, устремив
В поемный луг рассеянное око.
Река катилась вольно и широко,
И за спиною высился обрыв.

 

А Генка говорил и говорил.
Он это может. С берега другого
Из-за куста черемухи сухого
Вдруг синий дым легонько воспарил.

 

И я увидел трепетный огонь
И женщину в халатике, в платочке.
Она — вот так — прижала локоточки,
И возле рта — вот так — у ней ладонь.

 

Не нам кричала женщина, не нам.
Не нас она звала, сорвав платочек.
Еще я видел — желтенький листочек
У ног моих качался по волнам.

 

А женщина махала и звала.
Из-за косы вдруг выплыла моторка.
Крутнулась и помчалась тараторка —
Тыр-тыр! — и на тот берег уплыла.

 

Огонь далекий прыгал, трепыхал.
Там пели и смеялись. Мы сидели.

А Генка говорил. И еле-еле
Горел наш костерок. Он потухал.

 

Внимая забубённому вралю,
Веселому, веснушчатому Генке,
Я на ларьке, что рядом, вкривь по стенке
Читал три слова: «Я тебя люблю».

 

Кто написал их? — думал я тогда. —
Она иль он? Сошлись у них тропинки
Иль разошлись? — В реке, на омутинке,
Плескалась одинокая звезда.

 

Заволокло туманом острова,
Дремал тальник недвижимо и грустно.
Любил и я, и также безыскусно
Писал и я заветные слова…

 

 

Комментарии

Добавить комментарий