И когда над полями взойдет лучезарное солнце,
Засквозит меж колосьев, июльских колосьев густых,
И тумана остатнего в лог уплывает волоконце,
пышный лог, где ручей с водополья еще не затих,
И когда засвистят, защебечут, затенькают птахи,
И осыпятся росы, летучим огнем сверканув,
Выйду я, как Емеля, в широкой цветастой рубахе,
Мне навстречу жар-птица доверчиво вытянет клюв.
— Цип-цип-цип! – Я скажу и поглажу ее по головке. –
Вылезай из хлебов! Что ты? Яйца там что ли кладешь? –
И Конек-горбунок прибежит и замрет в изготовке:
Мол, садись, понесу и доставлю тебя, куда хошь.
И возьму я перо у Жар-птицы и бережно спрячу.
Это все-таки клад, это все-таки сказка моя.
Может, этим полям сам собою намного я значу,
Но они до краев полнят суть моего бытия.
И не будет ни ведьм, ни вампиров, ни всяческой дряни,
Я напьюсь из ручья, булькотящего в пышном логу.
Что ж, неси, Горбунок! В этой звонкой проснувшейся рани
И обидеть тебя, и себе отказать не могу.
1978 г.
Комментарии