К 70-летию Л. С. Мерзликина
1
Это было лет 10-12 тому назад. Однажды, придя в отдел спецдокументации краевого госархива (где хранятся «дела» реабилитированных жертв сталинских репрессий), я застал там поэта Леонида Мирзликина. Он сидел в дальнем углу, погрузившись в чтение, на хмуром лице его застыло выражение физической боли. На мое приветствие он лишь слегка кивнул головой.
Я расположился поодаль со своими бумагами, краем глаза наблюдая за ним. Вот он перевернул последний лист, медленно-медленно закрыл папку, долго смотрел на нее, морщась, словно от боли, затем тяжело встал и вышел, не попрощавшись.
Не трудно было догадаться, что приходил он познакомиться с «делом» отца. О том, что отец Леонида Мерзликина был репрессирован в 1937 году, я знал из документов, но завести с ним разговор об этом так и не решился: считал, что для разговора на столь личную и болезненную тему мы недостаточно близко знакомы.
С «делом» его отца я познакомился уже после того, как Леонида Семеновича не стало. «Дело» это групповое, на шесть человек, о Семене Филипповиче Мерзликине из него можно узнать немного: родился в 1885 году в селе Черемошном Курской губернии, из крестьян, ранее не судим, в партиях не состоял, в царской армии имел чин младшего унтер-офицера, в 1914 — 1918 гг. находился в плену, в Австрии. Перед арестом проживал в поселке Белоярском Первомайского района, работал в Чесноковском почтовом отделении. Состав семьи: жена и трое сыновей: Николай — 14 лет, Иннокентий — семь и Леонид (будущий поэт) — два года.
В анкете не указана старшая дочь Анна, 25 лет, проживавшая с мужем в Сталинске (ныне Новокузнецк). Дочь ее (и, стало быть, племянница Леонида Семеновича), Нина Степановна Барыкина, живет ныне в Барнауле. Она рассказала о семье Мерзликиных немало такого, чего не найдешь в документах, за что я ей искренне благодарен. Так, по ее словам, до переезда в Белоярск они жили в селе Осколкове Алейского района, в начале тридцатых годов были там раскулачены, от ссылки в Нарым их спасло то, что Христинья Ивановна ходила последние месяцы беременной Леонидом.
2
Вернемся к «делу». Началось оно для Семена Филипповича с того, что 15 сентября 1937 г. он был уволен «за необеспеченность работы дежурного по обмену почты» (так в приказе) — опоздал сдать письма в почтовый вагон поезда, проходившего через станцию Алтайскую, а оттуда получить газеты и прочую корреспонденцию.
В тот же день и тоже «за служебную халатность» были уволены еще два
работника почтового отделения: 58-летний сторож Чупин Марк Васильевич
и 20- летний Демин Павел Петрович. 27 сентября все трое были арестованы органами НКВД.
30 сентября чекисты арестовали еще трех жителей Чесноковки: работника почтового отделения 55-летнего Глобу Тихона Семеновича, заведующего ларьком на станции Алтайской 60-летнего Кикотя Федора Ивановича и его зятя, работника свеклоприемного пункта Косолапова Якова Семеновича.
Истинной причиной их увольнения и ареста явилась не служебная халатность, а то, что они были баптистами.
Чекисты обвинили их в том, что они якобы объединились в «контрреволюционную баптистскую группу» во главе с Кикотем. Готовились сорвать собрание избирателей во время обсуждения ими кандидатур коммунистов на предстоящих в декабре, 1937 г. выборах депутатов в Верховный Совет СССР, вели агитацию против политики партии и правительства, распространяли провокационные слухи о скорой войне с Германией, а также о голоде в СССР.
«Подтвердить» эти обвинения помогли свидетели. Показали они то, что хотелось слышать чекисту-следователю, и, скорей всего, под его диктовку. Не стану называть их имен. Легко нам теперь судить их. А каково было им сопротивляться нажиму всемогущего НКВД, чем это грозило им и их семьям?..
Вот что показал (якобы показал) один из них, работник почтового отделения передаю в сокращении):
«…Кикоть — организатор и руководитель контрреволюционной баптистской группы. На своих сборищах у него на квартире они обсуждали план действий по срыву предвыборного собрания, заявляли, что не будут голосовать за коммунистов… Мерзликин — первый помощник Кикотя. Он отказался платить профсоюзные взносы и ходить на собрания, заявив: «Я человек религиозный, не нужны мне ваши антихристовы собрания». Пытался и меня вовлечь в их контрреволюционную группу: «Иди к нам, и ты многое узнаешь, чего не знал раньше».
Демин отказался проводить подписку на газеты и журналы, заявив: «Не хочу рапространять ложь среди населения».
Глоба на мое предложение вступить в профсоюз ответил: «Профсоюзы — школа коммунизма, а я беспартийный».
Второй свидетель, тоже работник почтового отделения, показал, что баптисты для срыва предвыборного собрания намеревались привлечь хулиганов со станции Алтайской, а также сломать телефонный коммутатор.
Один из свидетелей, член ВКП(б), договорился до того, что баптисты будто бы собирались выдвинуть Мерзликина кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР и вели за него агитацию. Даже кто-то из чекистского начальства это показание, видимо, счел абсурдным. Он подчеркнул его красным карандашом и поставил жирный знак вопроса.
То, что все эти разоблачительные показания лживы, подтверждается хотя бы тем, что их очевидный соавтор следователь Шевцов не рискнул провести ни одной очной ставки обвиняемых с оговорившими их свидетелями. На допросах он лишь зачитывал краткие выдержки из них и с тупым упорством требовал от обвиняемых «чистосердечных признаний».
Вот, к примеру, как проходил первый и единственный допрос Семена Мерзликина, состоявшийся 3 октября 1937 г. в барнаульской тюрьме.
«Вопрос: — Вы активный участник контрреволюционной баптистской группы, вели контрреволюционную работу. Признаете себя виновным?
Ответ: — Категорически отрицаю.
Вопрос: — Лжете! Следствие располагает достоверными данными о вашем участии в баптистской контрреволюционной группе. Требую правдивых показаний.
Ответ: — Членом баптистской группы я являюсь, но контрреволюционный ее характер не признаю.
Вопрос: — Кто руководитель группы?.
Ответ: — Не знаю.
Вопрос: — Где собиралась ваша группа?
Ответ: — Не знаю.
Вопрос: — Следствию известно, что вы проводили контрреволюционную агитацию против мероприятий партии и правительства.
Ответ: — Отрицаю.
Вопрос: — Вам зачитываются показания свидетеля У., который подтверждает ваше участие на контрреволюционных сборищах у Кикотя.
Ответ: — У. лжет.
Вопрос: — Вот показание свидетеля М.
Ответ: — Оно ложно.
Вопрос: — Вот показания свидетеля Б. о том, что вы, проводя подписку, дискредитировали советскую власть.
Ответ: — Б. лжет.
Вопрос: — Вот показания свидетеля П.
Ответ: — Он лжет. Все свидетели лгут. Наша баптистская группа имеет чисто религиозный характер. От дальнейших показаний отказываюсь, так как считаю все эти разговоры бесполезными».
В конце протокола приписка: «В присутствии начальника канцелярии тюрьмы заявил, что его ответы записаны верно, но от подписи отказался».
Протоколы допросов остальных обвиняемых похожи на этот, как близнецы: те же вопросы и такие же ответы. Ни один из них виновным себя не признал! А ведь сделать это, наверное, было не просто; мы теперь хорошо знаем, к каким палаческим «мерам воздействия» прибегали на допросах чекисты, чтобы выбить нужные им «признания». Но они устояли. Честь и хвала их мужеству»!
К сожалению, это им не помогло. Постановлением тройки при управлении НКВД по Западно-Сибирскому краю от 9 октября 1937 г. всем шестерым была определена одинаковая мера наказания: шесть лет исправительно-трудовых лагерей плюс пять лет поражения в правах.
О дальнейшем (что касается семьи Мерзликиных) я передаю со слов Нины Степановны. В 1937 г. она жила с родителями в Сталинске, ей было восемь лет, сестренкам: Зое — три, Галочке — полтора годика. Мать была снова беременна, когда на их семью обрушился страшный удар: 20 июня 1937 г. органами НКВД был арестован отец, их выселили из квартиры, имущество конфисковали.
Какими словами описать состояние молодой матери, оказавшейся с тремя малышами на улице, ее мытарства в поисках ночлега, куска хлеба для детей? Далеко не каждая знакомая отваживалась им помочь, а некоторые перестали узнавать, боясь попасть на заметку органам НКВД. Умерла Галочка. Когда все надежды на возвращение мужа иссякли (только через 19 лет стало известно, что он был расстрелян вскоре после ареста), Анна Семеновна решила вернуться к родителям.
Они переехали в Белоярск в августе 1937-го, а 23 сентября, как уже говорилось, был арестован Семен Филиппович. И остались бедовать две жены «врагов народа», мать и дочь, а с ними — пятеро малых детей. В декабре прибавился шестой: Анна Семеновна родила сына.
Жили как все в их положении: терпели нужду, косые взгляды некоторых сельчан (что было — то было), старались сохранить детей, ждали хоть какой-нибудь весточки от взятых органами НКВД, нередко плакали, страшась за их судьбу. Горькое было житье…
Незадолго перед войной умерла Зоя, в начале 1942 года получили похоронку на старшего сына Николая, погибшего в боях под Москвой. Ему не было и 19 лет… А в 1943 году вернулся из лагеря Семен Филиппович, вернулся таким, что краше, как говорят, в гроб кладут. О лагере, по словам Нины Степановны, рассказывать не то что не любил — боялся. (А может, думаю я, не хотел рвать нервы родным? Они и без того натерпелись.) Лишь однажды проговорился, что подбирал на помойке у столовой то, что выбрасывали повара. Потому и жив остался.
Пока позволяло здоровье, работал печником. Умер в 1954 году. 21 февраля 1957 года полностью реабилитирован «за отсутствием состава преступления» (как и все, проходившие с ним по «делу»).
В такой обстановке рос будущий поэт Леонид Мерзликин. Я спросил у Нины Степановны, как он, став взрослым, оценивал то, что случилось с отцом, часто ли вспоминал о нем? И услышал в ответ:
— Вслух никогда! А если я заводила с ним разговор об отце, всегда останавливал: «Не надо!»
Наверное, всякое упоминание о нем, о том страшном времени, причиняло ему боль. Но эту боль он носил в себе, ни с кем ею не делясь. Не забыть мне выражения его лица, когда он знакомился с «делом» отца…
В трудной судьбе Леонида Мерзликина есть немало схожего с судьбою Василия Шукшина. Оба они из сельской глубинки, двужильной крестьянской породы, оба вступили в жизнь с клеймом «сын врага народа», с детства изведали несправедливость, нужду, тяжкий труд, да и потом жизнь их не баловала. И всего добились (а добились много) лишь благодаря таланту, целеустремленности, трудолюбию, то есть своим горбом. И в творчестве у них немало общих тем. И характеры во многом схожи — сильные, целеустремленные, непримиримые к любому проявлению несправедливости, лжи, чванству. И вместе с тем добрые, отзывчивые.
Характеры — дело наживное. Они куются в горниле жизни под воздействием разных причин и обстоятельств, добрых и дурных влияний. На Шукшина, к примеру, неоценимо благотворное влияние оказала мать. Но ведь что-то нам и от природы непременно дается, от родительских ген? И наши славные земляки характерами, может, в отцов своих уродились?..
Комментарии