Жил «сладостно и трудно»

Сегодня исполняется год со дня смерти поэта Леонида Мерзликина. Умер он на рассвете, на руках у жены. Последние слова его были: «Как мне больно!» Даже в смерти судьба оказалась немилосердной к нему.

Хоронили мы его в солнечный сентябрьский день, по-осеннему грустный. С трудом вынесли гроб из тесной трёхкомнатной «хрущёвки» с единственной отдельной комнатой — рабочим кабинетом и спаль­ней поэта. Он безропотно довольствовался малым, хотя по таланту и значимости заслуживал большего.

С писателем Анатолием Кирилиным мы несли крышку гроба. Она была тяжёлой, видно, гроб был сделан наспех, из сырых досок. Не играл оркестр, на него не нашли денег. Кто-то бросал цветы на асфальт, слёзы застилали мне глаза, и всё происходящее казалось нереальным. За два месяца до этого с Леонидом Мерзликиным и поэтом Игорем Пантюховым мы были на годовщине Геннадия Панова в его родном селе. Выступали в Доме культуры, затем поминали поэта. И ничто не предвещало беды. Леонид Семёнович что-то рассказывал, читал стихи. Но время от времени замолкал и как бы прислушивался к чему-то вну­три себя. А затем — больница, отказ врачей от безнадёжной операции и ожидание смерти. Мы знали диагноз, а он до последнего момента не верил, что именно это ему предуготовила судьба.

Есть что-то неестественное в том, что больному не говорят правды. Вынуждены лгать друзья и близкие, больной это чувствует и возникает тягостная неловкость. Приходишь навестить его в больнице, он без кон­ца спрашивает: «Почему мне не говорят диагноз?» А я, отводя глаза, бормотал что-то о нервном переутомлении. Он чувствовал ложь и то­ропился распрощаться. Нет, лжи во благо не бывает. Знай Мерзликин правду, он, по большому счёту, мог бы переосмыслить жизнь, написать и сказать нам что-то очень мудрое о её смысле и неповторимости. А он только и успел распорядиться, чтобы похоронили его на кладбище в Белоярске. Там покоятся его родные и близкие.

А ещё он завещал нам свои стихи. Читаешь их — и ощущаешь острое чувство признательности этому человеку за то, что каждое стихотворе­ние написано не рукой, а сердцем, очень чувствительным и ранимым. Как-то он написал:

Ничего той ночью не случится,

просто на дорогу от плетня

ляжет тень, и сердце отстучится

невзначай у сонного меня.

И во сне усну я беспробудно,

и кому-то в лунной полумгле

так же будет сладостно и трудно,

как и мне когда-то на земле…

 

Он делился со мной своими радостями и печалями, и я часто раз­мышляю сейчас: а был ли он счастлив, или вся жизнь поэта — мучи­тельные метания?

Нет, он был счастлив. Ещё в юности найдя своё истинное призвание, он всю жизнь был подданным Поэзии. И это помогало ему переносить бытовые обиды и нищету, по-настоящему любить жизнь во всех её про­явлениях, свою малую родину. И создать прекрасные стихи, помогающие нам, оставшимся на этой горькой земле, жить «сладостно и трудно».

(Из ггазеты «Алтайская правда», 5 сентября 1996 г.)

Комментарии

Добавить комментарий