Да извинит меня читатель,
Что мой Бахай — не гром-герой,
А просто маленький мечтатель
С капризно вздёрнутой губой.
Пусть не ахти какой вояка
И не рубака мой Семён,
Пусть будет так, но я, однако,
В него поистине влюблён.
И если он кому другому
Придётся к сердцу, буду рад.
Итак, Бахай, пора из дому!
Итак, в счастливый путь, солдат!
часть первая
Состав мелькнул на повороте
И скрылся в чаще сосняка.
Прощай, — пропел на низкой ноте
Локомотив издалека.
Прощай, — откликнулась глухая
Лесная тишь, и ветерок
Шмыгнул по шпалам, заметая
Со шлаком смешанный песок.
Любая дальняя дорога
Таит безвестье впереди.
Хлестнёт прощальная тревога –
И все обиды позади,
И зачастую (что не ново),
Желая доброго пути,
Мы отъезжающему слово
Не можем нужное найти.
Когда ж, едва заметный глазу,
Мигнёт сигнала красный свет,
Всё, всё несказанное сразу
Рванётся поезду вослед,
Чтоб на ближайшем полустанке,
В лесу ли, в поле — всё равно —
Во время маленькой стоянки
Взлететь в открытое окно —
И к адресату без оглядки.
Пускай не будет у него
Ни грустных дум, ни грустной складки
Над переносьем — ничего.
Семён Бахай, смежив ресницы,
Лежит на полке откидной.
И жизнь, бросая годы-спицы,
Вертится вспять над головой.
Давно ль по выгонам горбатым,
Где лился трав настойный мёд,
Мальцом бродил он голопятым
И с дедом пас колхозный скот?
Давно ль за партой невысокой,
Бывало, высунув язык,
Заместо груши краснобокой
Он рисовал гранёный штык?
Стучат колёсами вагоны,
Столбы проносятся назад.
Семён мечтает: «Вот погоны
Одеть осталось — и солдат».
Солдат? А так ли? Пусть ты крепок
И сам хозяин на ногах,
Но новичок — всего лишь слепок
У службы-скульптора в руках.
Да, да. Поверь уж мне, приятель,
И я когда-то был сырцом,
Но в руки взял меня ваятель,
Хитро орудуя резцом.
В порыве радостных стремлений
Уже тогда предвидел он,
Что я в семью его творений
Войду в радиста снаряжён.
Солдат, солдат… — обыкновенный
Весёлый парень! — Нет, не так:
Он до корней волос военный,
Перерождённый для атак,
Для отрешения от многих
Житейских благ, и у него
Вся жизнь проходит в рамках строгих
Внутри закона своего.
Когда по городу шагаешь
Спокойный, гордый за себя,
Ты иногда не замечаешь,
Как люди смотрят на тебя.
Одни — с отцовской теплотою,
Другие — с точек старшины.
А третьи — с завистью живою —
По большей части пацаны.
Ты приглядися: взгляды эти
Красноречиво говорят,
Что ты за многое в ответе,
Не просто парень, а — солдат.
Одеть погоны — не вершина,
Вершина где-то впереди.
Сперва ремнём от карабина
Натри мозоли на груди.
И, пав однажды на пригорок,
Горячий пот смахнув со щёк,
Почувствуй, как бывает дорог
Земли обветренный клочок.
(Тогда, быть может, из-за тучи
Иль из-за рощицы какой
Вершина та сверкнёт могучей
Своей суровой красотой…)*
часть вторая
Поездить многим нам охота.
И так уж, видно, повелось:
Мы приживаемся в два счёта,
Куда судьбина ни забрось.
Хотя места совсем иные
И не по нраву самому,
Хотя друзья совсем другие,
Но привыкаешь ко всему.
И даже больше — ты не в силах
Без них прожить. И лишь во сне
Порой в виденьях синекрылых
Былое бродит в стороне.
Но иногда, проснувшись рано,
Ты вдруг почуешь в сердце боль,
Как будто там зияет рана,
А по краям той раны соль.
Ты затоскуешь по далёким
Родным местам, где жил и рос.
По старым соснам толстобоким,
По наготе степных берёз,
Ты соскочить готов с постели
И в чём одет, бежать пешком
К скрипучим песням коростелей,
К лугам в разливе травяном,
Скорей, скорей туда — обратно,
Где оборвалась детства нить.
И коль гражданский, то, понятно,
Порыв легко осуществить.
А коль в погонах, то едва ли…
Лишь потоскуешь от души.
Закон солдатский твёрже стали,
Служи, браток, и не греши.
В такой момент к дружку-соседу
Ты всей потянешься душой,
Чтоб в тихостройную беседу
Нырнуть на время с головой,
Забыть про строй и повороты,
Про перебежки и «ура»,
Про то, что ты в рядах пехоты
Присягу принял лишь вчера.
Быть может, это отступленье
От строчек, вписанных в Устав,
Но вдруг почуешь облегченье,
С дружком немного пошептав
О том, что жито-пережито…
И тем любимее вдвойне,
Что как ни есть, а не забыто
В далёкой этой стороне…
Я снял армейские погоны
И где теперь, в какой дали
Те синебокие вагоны,
Что ночью к дому подвезли?
Но часто, часто у окошка
Присяду этак покурить,
И слышу вдруг: поёт гармошка
То переливом во всю прыть,
То голос нежный, отдалённый.
Я снова будто меж дружков
В своей шинелке запылённой,
Не раз прожжённой у костров.
Лишь возле тех костров надёжно
Юнец становится бойцом,
И в девятнадцать невозможно
Уже назвать его юнцом,
Лишь возле тех костров познает
Шинель напяливший Бахай,
Как жить на свете подобает,
Как силы хлещут через край.
часть третья
Под барабанный грохот вьюги
Гудит стволов сосновых медь,
Дрожит палатка от натуги,
Вот-вот готовая взлететь.
-Эх, Сенька, Сенька, как досадно, —
Бахай вздыхает про себя, —
Зачем так круто и нескладно
Сложилась служба у тебя?
Служить бы где-нибудь в Морфлоте
Иль хоть наземным «летуном»,
А то приходится в пехоте
По снегу ёрзать животом.
-Хандришь, погодок? Понимаю… —
Бормочет кто-то, и плотней
Плечом придвинулся к Бахаю,
Обнял, чтоб было потеплей.
Они за кочками не кисли
В глухих болотах под огнём,
Не задыхалися на Висле
В её потоке ледяном,
Они не знали боль раненья,
И смерть в бреду не гнали прочь,
Им это первые лишенья:
Метель, мороз, палатка, ночь…
Лишь первый шаг к тому большому,
Что обрести — не с ветки снять,
И по подъёму по крутому
Немало надо отмахать,
Чтоб полыхнула в сердце сила,
По ветру бьющимся костром,
Такая сила, что водила
Людей на подвиги сквозь гром.
Когда нет ласки и уюта,
Лишь труд суровый без конца,
Сильней годов одна минута
Роднит солдатские сердца.
И это впрок. Чем чёрт не шутит?
Быть может, завтра над тобой
Метель свинцовая закрутит,
Потянет в пропасть за собой.
И в этой грозной круговерти
Идущий справа или кто
Поможет, вынесет от смерти,
В беде не кинет ни за что.
-Семён, озяб?
-Да есть немного.
-О чём мечтаешь?
-Обо всём.
-Уж не мерещится ль дорога,
Недельный отпуск, отчий дом?
Иль, может, девушка какая?
-А ты отгадчик неплохой!
Попал, брат, в точку. Есть такая
У нас в посёлке за рекой.
Послал ей фото. Эх, служивый,
Засела мне она тут вот.
Да, знать, такой я несчастливый
Ответа месяц как не шлёт.
Бахай умолк. Сосед ни слова.
Лежат меж клочьев темноты.
Раздался окрик часового:
Сменяют, видимо, посты.
Лютует вьюга за палаткой,
Бросает снег, и напрямки
Сибирской стелется присядкой
Под дикий хохот и хлопки…
часть четвёртая
Подъём сыграли точно в пору.
И лишь Бахай метнулся в строй,
Как вдруг зовут его к майору –
Пришёл из штаба посыльной.
Сперва бы чаю не мешало…
(Эх, и горяч солдатский чай!)
Но коль начальство приказало,
Хоть разорвись, а выполняй.
Приказ был краток: связи с «Галкой»
Не стало вдруг. Найти порыв.
И вот Семён шагает балкой,
Глаза на провод уронив.
У человека так бывает:
Сидит ли, скачет ли куда,
Он сам того не замечает,
Что где-то прячется беда.
Она за жертвою своею
Трусит себе недалеко,
И если свалится на шею,
Спихнуть на землю нелегко.
Кривыми вцепится когтями,
Оскалит острые клыки…
Семён лежал в неровной яме,
От боли сжавши кулаки.
Пошевелился, приподнялся –
Нога… расшиблена нога…
Присел на снег. Сосняк кончался.
Вдали маячили стога.
(Сидеть бы так, расставив руки,
Забыть про боль и, затаясь,
Ловить бы дятла перестуки…
Сидеть бы так. Но как же связь?)
И, одиноко, сиротливо
Тянулся провод под кустом…
Идти нельзя. Но до порыва
Добраться надо. Как? Ползком?
Толпится ельничек нарядно,
Порхает птичий перезвон.
Ползёт Бахай, глотая жадно
Смолой пропитанный озон.
В глазах рябит от напряженья
И по щекам струится пот.
Он не такой, что в час ученья,
Бывало наземь упадёт –
Он вперемешку со слезою,
Но про неё, про ту слезу
Споткнётся тайна под сосною
И здесь останется в лесу,
Никто не будет знать по роте
О ней, сверкнувшей невзначай.
Утёр лицо на повороте,
Как будто стал другим Бахай,
Как будто что-то отлетело
Недоброй тенью от него,
И он вздохнул и, глянув смело,
Сквозь зубы бросил: — Ничего!
Где камень встал из-под покрова
Гранитный острый, как резец,
В полукольце двухжильный провод
Сверкнул порывом, наконец,
Рванулось сердце и отпало,
Заколотилось, что есть сил.
Бахай подполз, присел устало,
Глаза на землю опустил.
Но вдруг, как маленький ликуя
(Когда дают им леденцы),
Взял провод, чуть ли не целуя,
И стал закручивать концы.
часть пятая
Зима сперва взялась за дело
Да круто так, что невтерпёж,
А нынче днём вдруг потеплело,
Сухого снега не найдёшь.
Куда попрятались метели?
И где мороз, в каких краях?
От солнца крыши пропотели
И тут же сохнут на глазах.
Уж не весна ли? Вон сороки
О ней трещат наперебой,
Но всё напрасно: эти сроки
Ещё кочуют за горой,
Ещё Сибирь себя покажет
В разгуле мартовских проказ,
Ещё покров буранный ляжет
Густыми гребнями не раз,
Ещё… но бросим рассужденья
О том, что станет, а пока
Бахай идёт из увольненья
В расположение полка.
Идёт по улице весёлой,
Звенящим солнцем залитой,
Вот поравнялся он со школой
И детворе махнул рукой.
Бегут к нему. Один с разгону
Споткнулся, чуть ли не упав,
-Я знаю Вас, -кричит Семёну,
Его вдруг Бровкиным назвав, —
Ведь это Вы водой облили
Шофёра толстого того?
Бахая дети обступили
И ждут ответа от него.
«Ну, что им скажешь бесенятам,
Мол, вы ошиблись невзначай,
Назвали правильно солдатом,
Но я не Бровкин, а Бахай!
Ну как их светлую догадку
Нежданной правдой омрачить!»
Семён смахнул с шинели складку:
— Он самый, Бровкин, — так и быть!
Двадцатый год — не так уж мало,
И за резиновым мячом
С друзьями вместе, как бывало,
Уже не бегать босиком.
И белых бабочек-снежинок
В густой капусте не ловить,
Не быть в восторге от картинок,
Где паучок свивает нить.
Не потому ли в час минорный
Вдруг станет жалко всё до слёз,
И давит душу стук проворный
Бегущих жизненных колёс,
А он летит, отдав в наследство
Воспоминания одни
О том, что где-то жило детство
Совсем, совсем в иные дни…
На ветках мокла снега вата
И каплей падала большой.
Глядел прохожий на солдата,
Что вёл беседу с детворой.
И улыбался, сам не зная,
Скупым ли ласкам ветерка,
Неловким жестам ли Бахая,
Ручью ли около мостка.
часть шестая
Как будто хряснула громада
Упавших с неба облаков:
«Я вышла замуж, и не надо
Писать мне больше. Будь здоров».
Не торопясь, за словом слово
Бахай письмо перечитал,
Лишь брови сдвинулись сурово
Да взгляд пустым каким-то стал,
Таким пустым, каким бывает
Изба, где в сумерке ночном
Бобыль-хозяин умирает,
Всю жизнь прожив холостяком…
Любовь, любовь, большой и чистой
Тебя мы слышали не раз
В гвардейской песне голосистой,
Во вздохе чьём-нибудь из нас.
Ты помнишь, как перед солдатом
Мелькнула платьем вдалеке
На склоне, танками примятом,
На тропке, вьющейся к реке?
А помнишь, как пришла к другому
Под посвист рыжих снегирей
Хорошей весточкой из дому,
Пришла и встала у дверей.
И все в казарме любовались
Твоею статью молодой,
И ночью долго улыбались,
Нырнув в подушку головой.
А как ты пахла у траншеи
Дымком махорки на ветру!
С тобою вместе веселее
Бежалось рано поутру.
Спустившись к берегу с высотки,
Тебя вдруг видели порой
Венком, проплывшим возле лодки,
Сплетённым девичьей рукой.
Ловили в шумном птичьем гаме,
Искали в каждом стебельке,
Несли походными ночами
Простой открыткой в вещмешке.
Зачем же ты перед Бахаем
Всего лишь спичкою зажглась,
Задев его дрожащим краем,
Потухла, втоптанная в грязь?..
Да, жизнь — не просека лесная,
Где топором расчищен путь,
И впереди невесть какая,
Когда прожил её лишь чуть,
Когда течёт себе без сроку
И вечной кажется подчас,
Когда вчера, порезав щёку,
Побрился с мылом в первый раз.
Бахай присел у койки низкой,
Достал рассеянно альбом;
Пускай хранится в нём запиской
Заноза — память о былом,
Открыл с отливом голубые
Страницы, словно бирюза,
И с фотографии родные
Отцовы глянули глаза.
О, взгляд отца! Каким бы строгим
И колким ни был иногда,
Но сын ему обязан многим
Как никому и никогда, —
За ласку подлинно мужскую
И тем желанную вдвойне,
Что отыскать её, скупую,
Не так-то просто в глубине,
За постоянную тревогу:
А не споткнёшься ли в пути?
А не покинешь ли дорогу,
Которой надобно идти?
За прямоту, какие б боли
Ни хоронились у неё,
Ведь не за печкой, а на поле
Крепчает мужество твоё.
Комментарии